5 сцен на Одну тему: Правда о неправдоподобной истории

Статья Боно для "The New York Times", 14 ноября 2009

Прим.: Статья написана в виде сценария. Если читаете на оригинале, то сокращения
INT. или EXT. обозначают, где происходит действие - в помещении или вне его(INTERIOR – внутри, EXTERIOR – снаружи).

Сцена 1

Бранденбургские Ворота.
Берлин, ноябрь 2009, ночь

Камера фланирует над многотысячной толпой, собравшейся на Парижской площади.

Ирландская рок-группа играет свою песню «One» в том городе, где та была написана почти 20 лет назад. Здесь группа выступает на праздновании каналом MTV юбилея падения Берлинской стены. Камера словно призрак парит между архитектурными памятниками одного из самых современных городов мира: авангардная резиденция канцлера, стеклянный купол Рейхстага, отреставрированные Бранденбургские Ворота.
Символы Западного и Восточного Берлина, танцующие под музыку, проецируются на ворота, превращая этот монумент мира в ту самую стену, разрисованную граффити…

Мы приближаемся к группе. Мы ощущаем, насколько они сами понимают важность этого события. Один из участников, предположительно Вокалист, отправляется в гримерную с тем же ощущением тщеславия. (К слову, не он ли сейчас пишет о себе в третьем лице? Да, так и есть.) На сцене он эмоционален так, как мы и ожидали. На сей раз потому, что песня, написанная чтобы удержать группу от развала, каким-то образом превратилась в лишенную сентиментальности оду к единству – в данном случае горько-сладкая песня для горько-сладкого прошлого.

Чтобы продолжить дальнейшие издевки над хитросплетениями сценария, мы перемещаемся в…

Сцена 2

Старый особняк в Западном Берлине.
Октябрь 1990-го, середина утра.

Такое ощущение, будто дом ранее использовался для приема сановников из Советского Союза (потому что так оно и было). Камера останавливается на не особенно устойчивой на вид кровати, на которой однажды спал Брежнев – и весьма крепко, смеем предположить – когда обладал вторым по величине арсеналом ядерного оружия на планете. Не виднеется ли красная кнопка рядом с пепельницей на прикроватной тумбочке?

На кровати, впрочем, лежит вовсе не дородный Брежнев, а более дикий и менее заслуживающий оправдания некто, страдающий манией величия: много более юная версия Вокалиста, которого мы видели в прошлой сцене. Оружие, о котором он мечтает – это оружие массовой веры, вроде поп-песни. Он опасен, но только для самого себя. В частности, сейчас у него ужасное похмелье после ночи празднования объединения Германии вместе с коллегами по группе – повод, который прекрасно подчеркивает его ощущение собственной значимости и дает оправдание от угрызений совести: «во имя истории».

Прибыв на последнем рейсе в пока еще разделенный Берлин, он и его друзья по группе предвкушали наслаждение карнавальной атмосферой города, получившего свободу. Вместо этого они наслаждались видом угрюмой толпы в серых плащах, напоминавшей похоронную процессию – и никакой музыки. «Эти немцы знают, как устраивать вечеринки», - едва слышно прошептал один из участников группы.
На самом деле группа просто оказалась не на той стороне Потсдамской площади (и истории), и приняла участие в марше против падения стены. Это было похоже на плохую ирландскую шутку. Участники группы нашли это мрачно-забавным, представляя фотографии в газетах у себя дома, на которых они протестуют против решения Михаила Горбачева поднять «железный занавес».

Камера показывает детали комнаты, которую зимнее солнце представляет нам симфонией коричневого цвета - коричневый ковер, коричневая мебель, и даже, как бы это ни было невероятно, коричневая стереосистема, - и через которую Вокалист (в нижнем белье) бредет в гостиную, отчаянно пытаясь найти стакан воды.

В холле этой виллы он наталкивается на немецкую семье: пожилой мужчина, его жена, женщина около 30-ти и несколько внуков. Пораженный Вокалист трет красные глаза, пытаясь проснуться. Понимая степень своей раздетости, не соответствующую правилам приличия, он выглядывает из-за угла.

Боно (Вокалист): Эм-м-м… Чем я могу вам помочь?
Мужчина (с сильным акцентом): Nein. Чем я могу вам помочь? Это мой дом!
Боно: Извините, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Это не ваш дом – это мой дом.
Мужчина: Вы здесь работаете?
Боно (все еще прячась): Нет, приятель, я здесь живу.
Мужчина: Кто владелец этого дома?
Боно: Никто. В смысле, я в группе… Хорошо, послушайте, скажем, что я. Я владелец этого дома… и мне нужно, чтобы вы ушли прямо сейчас.
Мужчина: Уйти! Уходи сам! Это мой дом и дом моего отца! Я больше никогда отсюда не уйду.
Боно (поняв все): О…(пауза) Я понял…(пауза). Ладно, вы можете забрать свой дом, но не могли бы вы вернуться попозже? Здесь рок-группа, которую вы точно не захотите разбудить, и мне нехорошо….

Сцена 3

Студия «Hansa», у Берлинской стены.
Месяц спустя

Мы оказываемся внутри звукозаписывающей студии, которая стала известной благодаря Дэвиду Боуи, Игги Попу и Нику Кейву. Еще раньше это был популярный у нацистов бальный зал. Члены ирландской рок-группы приглашали святого отца, чтобы изгнать демонов (серьезно). Но их собственные демоны живут здесь и сейчас.

Пребывая на пороге 30-летия, участники группы сталкиваются с непомерно разросшимися эго друг друга. Они думают, что мужчины, ставшие мастерами в своем деле, могут утратить умение уступать, которое всегда требуется в группе. Для этих ирландцев именно любовь позволяет сублимировать эго каждого в одно единое мета-эго группы. Но сейчас эта любовь все больше и больше тратится на их собственные семьи.

Брайан Ино, продюсер, лишь наполовину шутит, когда говорит, что «владение имуществом – это верный способ превратить деньги в проблемы». У группы появился вкус к успеху, и, что еще хуже, пристрастие к самому вкусу – извечная отрава, преследующая рок-н-ролл.

Пространство, в котором создаются песни, представляет собой неплохие дома, заполненные плохими предметами искусства. У Адама это Жан-Мишель Баския, у Боно – Луи ле Брок, Эдж мечтает о мастерской по дизайну мебели, Ларри Маллен мечтает не быть сейчас в Берлине.

Эдж, дзен-пресвитерианец, более не придерживающийся принципа «учение в сдержанности», страдает, переживая мучительный разрыв с женой, и сейчас предрекает для группы ту же участь. Он пытается написать восьмитактовый переход для песни “The Fly”. Он пишет два варианта, но когда они вместе с Вокалистом пытаются «сложить» эти отрывки вместе, зарождается другая песня… и из горла Вокалиста сами собой рождаются новые слова и новая мелодия.

Боно (пытаясь петь): «Мы – одно целое, но мы не одинаковы… Нам остается лишь оберегать друг друга…».
Ларри (очаровательный и чрезвычайно прагматичный, сидя за барабанной установкой): Звучит сентиментально.
Боно: Не будет. Я могу добавить достаточно желчи в куплеты для баланса. Полная противоположность хиппи-бреду, которого будут ожидать от песни с названием «One».
Ларри: Тогда зачем называть ее “One”? Думаешь, это поможет ей попасть на первое место в чартах?
Адам (одна бровь которого постоянно приподнята, считает, что это первая нормальная вещь написанная группой за весь месяц): Разве “One” не песня Боба Марли?
Эдж (невозмутимо): У него была “One Love”. Это совсем другое.
Адам: Мне все равно – по крайней мере, когда ты ее поешь, я тебе верю.
Даниэль Лануа (тоже продюсер): Мне все равно, по крайне мере в ней есть слова. О чем она?
Боно: Пока еще не знаю… Эм-м, когда вы вместе не потому что хотите этого, а потому что у вас нет иного выбора. Это может многое означать для многих людей.
Брайан Ино: Ради Бога, только не превращай ее в любовную песню, иначе меня вырвет!
Боно: Это не любовная песня, это песня о любви.

Сцена 4

Хейлигендамм, Германия
Июнь 2007, день

Вертолетная съемка – мы видим величественный старинный отель на берегу Балтийского моря… и вооруженную охрану вокруг здания – танки, спрятанные в кустах и тому подобное. Лидеры стран «Большой восьмерки» слоняются по внутреннему дворику, словно студенты вокруг кампуса.
Камера показывает нам Джорджа Буша-младшего, Владимира Путина, Тони Блэра и Николя Саркози, затем «ныряет» сквозь окно в одну из гостиных на нижнем этаже. Здесь Ангела Меркель, федеральный канцлер Германии, встречается с маленькой группой активистов, чтобы обсудить, сдержит ли Германия обещание, данное участниками «G8» два года тому назад, выделять больше ресурсов в помощь миллиарду людей, которые живут менее чем на доллар в день.
Атмосфера напряженная. Активисты не получают то, чего хотят. Главы тоже не получают то, чего хотят, а именно чтобы их оставили в покое активисты, в числе которых сенегальский певец Йоссоу Н’Дор, Боно и еще один ворчливый ирландский рокер Боб Гелдоф, а также группа представителей “One”. Организация взяла свое название из песни – несмотря на протесты автора, который считал, что если уж история в конце концов всегда повторяет саму себя, но уже в качестве фарса, то повторяющая себя ирония остается раздражающе серьезной.
Боб (чьи юмор и интеллект более чем извиняют ту отборную брань, которой он украшает даже самые строгие и чинные мероприятия): Канцлер, то, что сделала Германия, невероятно вдохновляет. На протяжении последних 20-ти лет вы тратили около 4 % своего ВВП на объединение… и сейчас вы в состоянии выделять около 0,7% ВВП на глобальное экономическое развитие. Жизни миллионов людей, о которых вы никогда не узнаете и никогда не встретите, зависят от этого решения. Это предусмотрено в бюджете на 2008-й, но всему остальному миру нужно будет увидеть это и в 2009-м, чтобы понять, что вы решили это всерьез.
Боно (перебивая): Траектория – это все. Если в 2009-м будет тоже, что и в 2008-м, то вы покажете остальным участникам «Большой восьмерки», что они обязаны выкладывать на стол не только слова, но и деньги.
Меркель (которая прежде встречалась с этими мужчинами и нашла первое знакомство довольно приятным, но сегодня теряет терпение из-за любого, кто угрожает испортить ее праздник): Я не готова дать обещание выделять средства дальше 2008-го года. Но, конечно, мы сделаем все возможное.
Боно (в своем наименее обаятельном состоянии): Позвольте сказать, мадам Канцлер, что, как и Боб, я восхищен новой Германией. 50000 человек сегодня стоят на параде, выражая свою солидарность по борьбе с мировой бедностью. Вы сами скованы обязательствами – правительству… коалиции… И мы полностью верим вашему слову, но если остальные не поверят… что ж, вы сами знаете – ничто не рождает цинизм быстрее, чем мировые лидеры, под аплодисменты берущие на себя какие-либо обязательства, а затем оказывающиеся не в состоянии их выполнить. Одно дело нарушать обещание, данное себе или вашему электорату, но нарушать обещание перед самыми уязвимыми людьми на планете – это позор.
Меркель (тихим, спокойным голосом): Когда я была маленькой девочкой и жила в Западном Берлине, отец дал мне один очень важный совет. Он сказал: «Всегда будь большим, чем кажешься, и никогда не кажись большим, чем являешься на самом деле».

Камера дает нам крупный план глаз Вокалиста – черный зрачок практически вытеснил собой голубую радужку. Словно получил под дых от Мохаммеда Али. Этого он не ожидал. Она только что собрала всю его жизнь на обороте своей личной поговорки.

К счастью, мы возвращаемся к...

Сцена 5

Ресторан в Берлине
Ноябрь 2009-го, ночь.

Через 20 лет после прогулки не на том параде (и не в последний раз), Вокалист вернулся в Берлин ради этого концерта у Бранденбургских ворот. После шоу он сидит за ужином вместе с Вимом Вендерсом, немецким кинорежиссером, и его женой-фотографом, Донатой Вендерс. Они обмениваются мнениями, что, несмотря на отсутствие стены, Германия все еще разделена экономически и идеологически, так же как и роль, которую она играет в мире. Объединение не равно единству.
Боно в восторге от того, что Меркель, которая тогда так ничего и не смогла пообещать, сейчас перевыполнила свои обязательства касательно благотворительной помощи, и теперь всерьез заговорила о том, что мировой экономический спад не должен служить извинением неспособности Запада предложить гуманитарную помощь и инвестиции, которые могут спасти множество людей от жизни за чертой бедности.

Боно: Она может стать тем игроком, который переломит весь ход игры… Возможно, все дело в ее детстве в Западном Берлине... Она – это такая необычная комбинация науки и старомодной морали. Думаю, ее отец был пастором. Она говорит таким четким, «сухим» языком, но затем вы замечаете глубокую честность и… сочувствие, как мне кажется. Я тогда вел себя как полный придурок…
Вим: Это твоя работа. Она это знает, и знает близость Германии к Европе, и что для всего остального мира наши внутренние различия не должны быть заметны… В любом случае, прежде чем пала стена, и прежде чем Интернет стал вездесущим, были фильмы и музыка, и было поколение MTV, которое их игнорировало. Политика уже никогда не сможет существовать отдельно от культуры. Большая роль, которую играют песни, фильмы, поэмы или книги, это создание и сохранение воспоминаний – о том, что было, и о том, что может быть, если мы честны друг с другом.
Боно (впадая в состояние «истина в вине»): Думаю, что честность – это самое сложное для исполнителя.
Вим: И для политика.
Доната (устало, но в надеждой): Для всех нас. Но знаете, какие бы границы нас здесь не разделяли, по крайней мере сейчас мы можем видеть, что находится за стеной и за занавесом.

Оригинал: http://www.nytimes.com/2009/11/15/opinion/15bono.html?ref=bono